Прямая речь
Знаменитый российский драматург, сценарист, представитель тольяттинской школы современной драматургии расскажет читателям «ТН» о водителях, не берущих денег за проезд, о Чехове и Джеке Лондоне, особенностях ментальности народов России и человечном искусстве…
– Вячеслав, вы жили и работали во многих российских городах, за границей. Почему сейчас остановились именно на Тольятти?
– Волей стечения обстоятельств (смеется). С жизнью не поспоришь. Сценарий жизни таков, что я всегда возвращаюсь в Тольятти. И так – тридцать лет. Приехал сюда в девяносто четвертом, а на дворе – уже двадцать четвертый. И я очень благодарен Тольятти. Здесь у меня родилась дочь, по-прежнему живут родители. С этим городом я очень сильно связан. Хотя есть ощущение, что можно пожить еще где-нибудь, в других декорациях. Это приходит само по себе, что «вот, хватит, пожил, поеду дальше» или «вот, я остаюсь».
– Как бы вы охарактеризовали тольяттинцев?
– Я уже сам им стал – для всех я тольяттинец… Когда спрашивают: «Откуда ты приехал?», – отвечаю: «Из Тольятти». Я уже настолько здесь прижился, что мне сложно думать как-то иначе. Помню, когда в первый раз сюда приехал, меня немножечко «колбасило» от людей, от их характера и поведения, непривычных для меня (смеется). Окружающие тогда были более прямые, более простые. Всё это я объяснял себе тем, что Тольятти – город приезжих. Эдакий плавильный котел… Было производство, люди приезжали, потом они осели, пустили корни. Поэтому здесь, наверное, в итоге сформировался какой-то свой специфический – тольяттинский характер. Но повторюсь – мне сложно говорить, в чем именно эта специфичность, потому что я давно сроднился со всем местным. Зато когда я куда-то уезжал из Тольятти, вот тогда сразу чувствовал разницу: в Сибири, на Урале люди немного другие, на Дальнем Востоке – тоже, на юге России и севере – тем более.
– Как вы себе это объяснили? Ментальностью?
– Можно сказать, что это – некий гений места. Он везде есть. Потому что в России люди везде особенные. То есть юг – кубанцы, и север – поморы – это разные люди. Южане, например, более расслабленные и прямолинейные, проще смотрят на жизнь, потому что юг – это более комфортная история выживания, чем, допустим, север. Я прожил в Сибири значительную часть жизни и всё-таки в глубине души и остался сибиряком, северным человеком. А там немножко другие ценности. Но и есть то, что объединяет людей, – русский язык и культура.
– То есть вы – северный человек?
– Север – это, как говорил Джек Лондон, болезнь. Когда мы туда приехали, я был маленьким, и там была тоже стройка века. У нас в школе учились ученики всех национальностей. Как я уже сказал, это тоже была стройка века – как и в Тольятти, туда ехали люди со всей страны, и все было общее, но люди возводили железную дорогу в тайге, а климат очень сильно влияет на характер. Они (люди севера) более стрессоустойчивые, немногословные. Самые простые вещи становятся самыми важными: там, допустим, было такое, что водители никогда не подвозили попутчиков за деньги, это было запрещено. Никто не брал денег, а если кто-то брал и об этом узнавали, это считалось позором. Чем более суров климат, тем люди сильнее начинают ценить какие-то совершенно простые вещи, жизнь в целом. На Кубани везде – «под каждым листком готов и стол, и дом»: фрукты везде растут, тепло – ты выживешь, даже если вокруг эгоизм. А на севере люди обязаны проявлять человечность. Ради выживания. Я Джека Лондона очень люблю, и у него, собственно, всё об этом: он пишет про север, про золотоискателей, про бродяг. Джек Лондон – очень «русский» писатель, такой своеобразный «сибиряк».
– Вот мы и подошли к теме творчества. Вы известны как талантливый драматург и сценарист. Раскройте секрет успеха.
– Секрет заключается в следующем: вроде бы это относится к литературе. Особенно драматургия. Но отличие и сценариста, и драматурга от писателя заключается в том, что последний рассказывает, тогда как первые показывают. Если писатель может просто рассказать о человеке, который что-то услышал, а потом о чем-то подумал, то драматург и сценарист должны это показать через его действия, за кадром не будет звучать мысль, она не будет прописана. Всё будет в визуале: мысль будет в действиях, в характере, она будет как-то выражаться. То есть зритель должен понять, услышать эту мысль, глядя на фигуру этого человека, на картинку. В этом – самое простое и самое честное определение профессии: мы не рассказываем, мы показываем. Кто лучше показал, тот и успешен!
– Какие из ваших работ вам нравятся больше всего?
– По поводу работ сложно говорить, я к себе очень критически отношусь. Вообще, мне кажется, это плохой признак, когда автор доволен чем-то. Что-то получилось лучше, что-то хуже. Пьеса «Экспонаты», думаю, у меня получилась удачной. Но всё равно в голове был какой-то идеальный замысел, к которому я стремился, но не дошел. Хотя шел в правильном направлении. В итоге «Экспонаты» выдержали много постановок, много переводов на разные языки, но я считаю, что можно было сделать и лучше…
– Как принимают ваше творчество за пределами России?
– Пьеса «Экспонаты» была понятна зрителю и в Италии, и в США, и в других странах. Я удивился, потому что для меня это была чисто русская история. На самом деле это очень сложно – написать пьесу, которая будет понятна другим. Вот пример – Чехов, он же до сих пор популярен, и в Японии его обожают, и в Англии обожают, и для нас он понятен – это чисто русский драматург. Он смог стать таким.
– Получается, понимание – это то, к чему в идеале должен стремиться драматург?
– Да, все верно, именно так.
– Сегодня вы в большей степени – автор сериалов. Почему?
– Для меня сериалы – это продолжение литературы, но более современное и более мобильное. Сегодня сериал заменяет нам чтение: каждый вечер мы смотрим что-нибудь эдакое. Сериалы – это очень человеческое искусство, это как бы наше зеркало, они зависят от нас. Мы голосуем, выбираем темы – сериал быстро отзывается на это. Как и пьесы, это очень социальное искусство, находящееся в диалоге со зрителем. Если живопись, например, уходит куда-то в абстракцию, там доминирует индивидуализм художника, то сериал более доходчив, он разговаривает со зрителем. Он не «давит»… Конечно, может чем-то загрузить, разозлить, но в сериале, по крайней мере, есть ощущение диалога на равных. Ключевое слово – диалог, ведь очень мало видов искусства, где он по-настоящему есть.
– Как-то раз вы сказали, что персонажи сериала часто становятся зрителю как бы родственниками…
– Да, мы так же переживаем за них, и этот момент эмпатии очень сильный. Мне кажется, современный сериал помогает нам сохранять и поддерживать эту необходимую для общества эмпатию. Тем более что сериал может освещать, что происходит с нами, это искусство быстрого реагирования, поэтому мы можем сразу смотреть на темы, которые нас волнуют. Сериалы – это как срез эпохи. И я думаю, что какие-то историки будут изучать общество по тому, какие сериалы были популярны в тот или иной момент времени, я вот уверен (смеется), так же, как это было с литературой.
Плюсом мне нравится видеть, что современный сериал преодолел какую-то планку развлекательности. Сохранив увлекательность, сегодня он может говорить на серьезные, глубокие темы, одновременно развлекая. Полнометражный фильм, например, это какая-то глобальная штука: один раз сходил на него, ну два сходил, а с персонажами сериала я могу видеться часто. Меня это завораживает: я вижу, как они меняются на моих глазах. В кино тоже такое есть, но это – картинка… Цельная, спрессованная… А в сериале я с героями живу, они меня поддерживают. Сколько людей спасли сериалы от депрессии? Тот же сериал «Друзья» скрасил жизнь многим. Его любят не просто за то, что он смешной, а за то, что он помогает по жизни. Этот момент человечности искусства – когда оно не говорит: «Я искусство, а ты обыватель» – мне близок. Когда я смотрю сериал, это и про меня тоже, не про кого-то, а про человека «с улицы».
– Получается, сейчас вы в вашей творческой карьере будете заниматься сериалами?
– Пока так. Я здесь на самотек все пускаю, как оно идет, так и идет. Сейчас меня сериалы волнуют больше. У меня в разработке несколько, и вообще я пока смотрю в эту сторону. Не исключено, что появится что-то новое. Во всяком случае, я буду этому рад. Я считаю так: «Как оно идет, так и должно быть, если что-то окружает, что-то волнует, значит, это важно».
Беседовала Виктория КРАСНОВА
